Умирать и без соблазнов и роскоши совсем не хочется, а может и наоборот...
Сидят три ханыги на ступеньках в зассаном подъезде. Скажем, в Самаре... Разложили свою нехитрую закусь на газетке - тюлька, корка хлеба и пара засахаренных леденцов. Жрут из горла какой-то очередной яд, типа Солнцедара. Давятся. Вот вмазали еще по разу и один, подавив рвотный порыв и говорит: - А хорошо сидим, мужики! Вот это жизнь! В это же примерно время, после обеда из 12 блюд, сидят в каком-то английском клубе три джентльмена. Мягкие кресла, полумрак, дубовые резные стены, жарко горит камин. Трое сидят утопая в креслах, дымят дорогими сигарами и потягивают 100-летний коньяк из огромных коньячных бокалов. Один из них нарушает уютное молчание: - Да, господа, Запад обречен...
Мда, с такой жизнью как сейчас, с ее возможностями, с соблазном к роскоши, умирать совсем не хочется.
Умирать и без соблазнов и роскоши совсем не хочется, а может и наоборот...
Сидят три ханыги на ступеньках в зассаном подъезде. Скажем, в Самаре...
Разложили свою нехитрую закусь на газетке - тюлька, корка хлеба и пара засахаренных леденцов. Жрут из горла какой-то очередной яд, типа Солнцедара. Давятся. Вот вмазали еще по разу и один, подавив рвотный порыв и говорит:
- А хорошо сидим, мужики! Вот это жизнь!
В это же примерно время, после обеда из 12 блюд, сидят в каком-то английском клубе три джентльмена. Мягкие кресла, полумрак, дубовые резные стены, жарко горит камин. Трое сидят утопая в креслах, дымят дорогими сигарами и потягивают 100-летний коньяк из огромных коньячных бокалов.
Один из них нарушает уютное молчание:
- Да, господа, Запад обречен...