Как я стал евреем… официально

Где-то на задворках генеалогического древа моей семьи бродил потерянный еврей. Не спрашивайте, как он туда попал — видимо, не туда свернул по жизни. Я даже сам не знал. В семье кушали ветчину и не зажигали свечей на Хануку. И про еврейство никогда не говорили. Почти.

Только когда-то бабушка на кухне сказала: — У нас, кажется, была какая-то еврейская линия… — Какая? — спросил я. — Тонкая.

С этой "тонкой линией" я и пошёл в репатриацию. Как в бой. Только бой оказался с архивами, помогаторами, раввинами, чиновниками, генетиками и самим собой. Спойлер: жив, в Израиле, почти прижился. Но путь был такой, что я теперь могу вести курсы “Как выжить в аду с сарказмом и чувством юмора”.

Сначала я думал: ну чего там — найду какую-нибудь метрику бабушки, покажу звёздочку Давида на шее, скажу “шаббат шалом” — и всё, бэйгл с маслом.

Ха-ха. Нет.

В консульстве на меня посмотрели так, будто я сказал, что у меня в подвале Моисей живёт.

Документы. Нужны документы. И настоящие. И переведённые. И заверенные.

Я начал ковыряться в архивах. Зашёл так глубоко, что подружился с архивариусом из Владивостока. Он знал мою бабушку лучше, чем я. Я искал свидетельства о рождении, браке, разводе, фото с бар-мицвы 1923 года (ну почти), всё что угодно. Каждый документ был как часть пазла, но, как назло, половина из них была размыта, потеряна, сгорела, исчезла в Бермудском треугольнике или просто написана от руки без понятной логики.

И тут на сцену вышли они — помогаторы. Где-то на третьем месяце поисков мне стали писать чудесные персонажи:“У нас есть связи. Мы сделаем всё. 3000 долларов и ты уже репатриант, цаца такая!”Один предлагал “купить справку о рождении бабушки из черновиков синагоги под Ташкентом”. Я не шучу.Как истинный еврей, я кивнул, выслушал, посмеялся — и пошёл дальше своими ногами. Долго, мучительно, но без липы. Потому что липу в Израиле распознают моментально — нюх у них на это лучше, чем у Литовской таможни на беларуские сигареты "для личного использования".

Вот ты приходишь в консульство, гордый, с толстой папкой. Они смотрят: — А где справка о смене фамилии вашего дедушки с 1953 года? — Он её не менял. — А вы докажите.

Это не шутка. Израильская бюрократия работает по принципу: “всё, что не подтверждено — считается неправдой”. У тебя три документа, в которых отчество бабушки указано по-разному? Это не один человек. Всё. Расходимся.

Подача документов — это квест. Если бы Assassin's Creed делали про репатриацию, главная миссия была бы: “Найди документ, которого не существует. Убедительно принеси его. В двух экземплярах. С переводом на иврит. Заверенным раввином, нотариусом и Архангелом Гавриилом.”

День отказа я помню, как день первого разбитого сердца. — Основание: отсутствует убедительное доказательство принадлежности к еврейскому народу.

Даже если бы моя бабушка говорила на древнеармейском, готовила форшмак, и проклинала всех по-библейски, то без основательного подтверждения для них она могла быть хоть кем — без бумажки ты букашка.

Что делать? Тут многие сдаются. Или идут к тем же помогаторам, только в пятый раз, и теряют деньги. Я же включил режим “настоящее сопротивление”.

Мне посоветовали одного в Тель-Авиве. Он сам прошёл этот путь, знал всех и всё. Первым делом он сказал: — Будем искать биологические доказательства. У тебя есть родственники в Израиле? — Может быть. Но кто и где — тьма египетская.

И тут начался новый квест — поиск родни. Через Facebook, через пожилых друзей бабушки, через списки репатриантов 90-х. Нашли троюродную тётку Сару, которая сказала: — Конечно, ты наш. Ты ещё на прадеда похож — такой же упёртый.

Мы с тётей сдали ДНК. И вуаля — общие гаплогруппы, общие предки, подтверждение связи по материнской линии. А это — ну прям брульянт в руках адвоката.

Плюс, были найдены ещё пара документов — отрывок метрической книги и письмо от синагоги, где упоминалась бабушка. Адвокат скомпоновал всё это, написал апелляцию и… спустя 4 месяца — отказ отменён. Решение: “еврейство подтверждено, гражданство одобрено”.

Я собрался. Чемодан, мама в слезах, кот в панике, я — на подъёме. Прилетел, вдохнул тель-авивский воздух, пошёл за пятым фалафелем и подумал: "Всё. Начинается новая жизнь."

Прошла неделя. 5 утра. Сирена. — Это что? — Это "Цева Адом". — Кто? — Это ХАМАС прилетел поздороваться.

Добро пожаловать, репатриант. Если ты думал, что в консульстве было страшно — ты не слышал, как взрывается "железный купол" над твоей головой.

Но я остался. Да, война. Да, страшно. Да, дорого. Да, всё непонятно.

Но я остался.

Да я сижу пока на двух стульях — тут квартира, кот и тоска по некошерной еде. Там мама, девушка (ну почти что жена) и долги которые надо отдавать. Здесь работа не до конца устроена, там не до конца закончена.
Траты на перелеты пока составляют существенную статью расходов. И я пока не могу сказать где дом. Нашел ли я новый — с шумом, фалафелем, “ма нишма” и соседями, которые поют “хава нагила” под окнами. Или потерял старый — где все понятно с детства и который пока еще никак не отпустит.

Иногда тоска по родине накрывает так, что хоть сейчас — билет в один конец и домой, в серость, в родные берёзки и старый подъезд с запахом давно не чищеного мусоропровода. Иногда, наоборот, кажется: “а может, ну его всё к чёрту — и в Канаду или в Австралию?” А иногда — “остаться, закрепиться, построить, вырастить, обжиться. Своё.”

А жизнь-то одна. А сделать хочется много. Увидеть мир. Попробовать. Не застрять между двумя мирами — там уже не дома, а тут ещё не дома.

Вот и болтаюсь между “шалом” и “привет”, между фалафелем и таким некошерным, но таким вкусным шашлыком, между “остаться” и “рвануть дальше”. Такая таки квантовая неопределенность с национальным колоритом.

Может это и есть современная еврейская (да и не только еврейская, а и вообще) идентичность — вечное метание с чемоданом и мыслью "а правильно ли я сделал?"