Senior-разработчик переехал в Австралию и справился с синдромом дефицита внимания

Материал издания об информационных технологиях в Беларуси и в мире dev.by.

Алесь Гузик — senior-разработчик в Atlassian и активный участник сообщества FunсBy. Он признаётся, что все витки в его карьере определялись одной категорией: «интересно — не интересно». Гузик не раз менял проекты и уходил из компаний, потому что «не мог заставить себя работать над тем, что не увлекало».

Почти 2 года назад он перебрался в Австралию, но в какой-то момент снова оказался в тупике. Алесь обратился за помощью к психотерапевту и в результате узнал о том, что у него синдром дефицита внимания.

— Я с детства увлекался компьютерами. Моя бабушка работала преподавателем информатики в техникуме и водила нас с братом на работу, Там был настоящий рай для мальчишек — старые вычислительные машины (такие как счётный аппарат «Феликс»), целый класс «Корветов», а ещё два компьютера IBM с цветными экранами.

По мере того, как я рос, в нашем доме появлялись книжки: сначала «А я был в компьютерном городе», а потом — «Компьютер для детей». Как сейчас помню, на обложке был нарисован котик, выпрыгивающий из монитора.

Мой первый опыт программирования относится где-то к пятому классу: я ходил в кружок по изучению Basic. Как-то мне попалось под руку несколько выпусков журнала «Информатика», которые выписывала бабушка. Один из них был посвящённ JavaScript и HTML. То, что я там прочёл, так меня увлекло, что взял тетрадку и начал писать в ней код на HTML и JavaScript. Она сохранилась у меня — на память.

Позже я изучал Pascal в школе, самостоятельно разбирался с Delphi. Пытался учить и другие языки — С, Java: покупал диски, книжки по программированию.

Сомнений в том, куда поступать учиться после школы, у меня не было — хотелось связать свою жизнь с компьютерами: мне это было интересно, и я слышал, что разработчикам хорошо платили. Поэтому окончив школу, я, как и планировал, поступил в Белорусский государственный университет информатики и радиоэлектроники на факультет компьютерных систем и сетей (БГУИР).

Я много учился самостоятельно, ходил на встречи и конференции по Ruby, функциональному программированию, а также по свободному программному обеспечению (LVEE, линуксовки) и веб-разработке. На первом курсе я поставил перед собой цель разобраться с существующими языками программирования — в частности определиться, какие из них мне хотелось бы использовать в дальнейшем.

Работать начал ещё во время учёбы в БГУИР — с середины 4 курса: пошёл на курсы по разработке ПО в Itransition и после трёх занятий получил предложение о работе.

Спустя несколько месяцев работы на большом, важном проекте, я понял, что не могу делать всё так, как велит заказчик, — у меня было своё видение. Скажу честно, я был обескуражен, меня разрывали противоречия — я физически не мог заставить себя работать.

После долгих переговоров с заказчиком и менеджерами, когда стало понятно, что на этом проекте я больше ничего из себя выдавить не смогу, меня перевели на другой. Там я мог делать всё, как считал правильным, — и моя продуктивность вернулась.

В следующий раз я столкнулся с этой же проблемой в Altoros Development. Мне не давал покоя неидеальный legacy-код: я считал нужным довести его до ума. Но на это не было времени, в приоритете стояли другие задачи — и от этого у меня опускались руки.

Ещё на третьем курсе я всерьёз увлёкся функциональным программированием, мечтал работать с Erlang, Haskell или Lisp’ами (в частности, Common Lisp и Scheme). Но увы, в коммерческой разработке всё это не было востребовано.

Мне казалось, что я нашёл компромисс — Ruby. Однако я ошибался: спустя пару лет мне стал неинтересен этот язык. Но главная беда заключалась в том, что к этому моменту в БГУИР уже состоялось распределение, — и мне предстояло 2 года в Ruby-разработке.

Я чувствовал себя, словно в тонущей лодке, идущей ко дну. Был подавлен, всерьёз думал бросить вуз — просто не пойти на защиту диплома. К счастью, моя мама очень вовремя произнесла слово «магистратура».

Это был вариант: так я выигрывал время — моё распределение откладывалось на целый год, и я мог заниматься тем, что мне действительно интересно.

Я также получил часы «в нагрузку» и стал преподавателем. К тому моменту я уже «поварился» на реальных проектах и видел «пробелы» в университетском курсе — некоторые вещи, как мне казалось, стоило рассказывать на самом первом курсе.

Я завёл правило сдавать «лабы» через GitHub. Учил студентов форматировать код по стайл-гайдам, составлять документацию по сборке и использованию, а также делать тесты. Я предложил Google-форму, через которую студенты могли анонимно написать мне и делиться своими предложениями — такая обратная связь была очень полезна.

Также я вёл дополнительные занятия по Linux. Мне нравилось преподавать — я видел, что делаю что-то полезное, хоть за это и платили смешные деньги.

В какой-то момент на меня вышла через oDesk одна компания и предложила мне работу на удалёнке. Проект не приносил больших денег, но впервые за свою карьеру я работал на Clojure.

Была ещё причина, почему мне было комфортнее работать удалённо. Дело в том, что в офисе мне платили вне зависимости от того, какую часть своего времени я тратил на работу. Но мне самому было неудобно из-за того, что я не тратил 100% своего времени на проект.

Сейчас я знаю, у людей с синдромом дефицита внимания так бывает: иногда я работаю с такой продуктивностью, что могу за день сделать недельную работу. Специалисты называют это «гиперфокусом». Но при этом несколько дней до этого или после я занимаюсь проектами, не относящимися к основной работе.

Суммарно менеджеры всегда были мною довольны, поскольку по продуктивности я ничем не отличался от остальных разработчиков. Но сам я не был удовлетворён: ведь изнутри это выглядело, как будто все работают, а я «бью баклуши».

Работая удалённо, я отмечал в графике лишь те часы, когда по-настоящему занимался проектом, — мой работодатель не платил мне за «дуракаваляние». В итоге я, конечно, получал заметно меньше, чем мог бы, но мне было комфортно: я был в ладу со своей совестью.

Когда поступило предложение от Atlassian стать частью очень интересного проекта на Clojure, я просто не мог отказаться.

Обустроиться в Австралии было сравнительно легко. Atlassian не зря в течение нескольких лет получает местную премию Best Place to Work. Они молодцы — стараются, чтобы у тебя с порога сложилось впечатление, что в компании тебя любят и ценят, заботятся.

В аэропорту меня встретил человек в красном фраке и отвёз в гостиницу — Atlassian сняла для меня номер на месяц. Я открыл дверцу холодильника — он был забит едой, а на столе лежала записочка: «Мы очень рады, что ты к нам приехал!».

Подарки сыпались на меня, как из рога изобилия: моделька марсохода и пистолет с резиновыми пульками, рюкзак с новеньким MacBook внутри и сертификат на поездку в парк Blue Mountains.

Atlassian позаботилась и о медстраховке, а также выделили агента для поиска жилья: он помогал мне выбрать квартиру, а также оформить все документы.

В компании принято назначать человека — его ещё называют buddy, — которому можно задать вопрос, если тебе что-то непонятно, расспросить о жизни в стране. Ещё есть expat buddies — это люди, переехавшие из тех же регионов, что и ты.

Согласно Станиславскому, ружьё, висящее на стене в первом акте, не может не выстрелить в последнем. Мне очень нравилось работать в Atlassian, но всё же в какой-то момент я снова обнаружил у себя знакомые «симптомы».

Всё началось с того, что на смену чуткому, внимательному менеджеру пришёл другой, с которым практически невозможно было что-либо обсудить. Одновременно нам выставили совершенно нереалистичные сроки, вынуждая выпустить сырой продукт. Снова нужно было работать «как надо», а не «как я считаю нужным» — и я опять не мог переступить через себя. Казалось бы, пора сменить проект, но было одно «но».

Дело в том, что большинство продуктов Atlassian разрабатывает на Java, кое-что — на Python, JavaScript и Go. Но Clojure используют только на одном проекте: его разрабатывала другая компания ещё до того, как её купила Atlassian. То есть внутри компании идти было некуда, а «переметнуться» в другие не позволяла рабочая виза. Я чувствовал себя в тупике — паниковал, не мог найти выход из ситуации.

Поскольку сам я справиться с ситуацией не мог, пошёл к врачу. Разговор был долгим, специалист запросил даже сканы моих школьных дневников, чтобы выставить диагноз. В них были замечания о том, что я отвлекаюсь на занятиях.

Иногда люди думают, что синдром дефицита внимания — это когда внимания недостаточно. На самом деле это сложности с переключением внимания: мозг сам решает, на чём стоит в данный момент сконцентрироваться, и никакие уговоры и попытки себя заставить не помогают. Нет такого слова — «надо». Человек с таким заболеванием часто хорошо делает только то, что ему по-настоящему интересно или нравится.

В постсоветских странах синдром дефицита внимания до последнего времени не воспринимался всерьёз, даже если врач ставил такой диагноз, лечение не прописывалось. А в западных странах в таком случае прописывают стимуляторы — они убирают практически все симптомы, помогая адаптироваться и жить.

С помощью специалиста я смог заниматься текущей работой, не чувствуя вину за то, что не приношу пользы «прямо сейчас». Мысль, что меня уволят за моё «безделье», больше не тревожит меня — проблема перестала казаться нерешаемой, кризис удалось преодолеть.

Поразмыслив немного, я придумал в итоге, как изменить ситуацию в проекте так, чтобы в нём было место для меня. Мои предложения приняли. Теперь я работаю с удовольствием, а препараты принимаю в только в исключительных случаях.

Конечно, я рад, что теперь могу контролировать свою импульсивность и работоспособность. Но знаете, если бы не синдром дефицита внимания и гиперактивности — я, возможно, так и не уехал бы в Австралию, а продолжал бы писать на Ruby в одной из белорусских компаний. «Не было бы счастья…», как говорят в народе.

dev.by — сайт об информационных технологиях в Беларуси и в мире.

Статьи по теме: