Верещагин — свидетель и участник своих картин

Верещагин убежден в том, что прогресс в современном искусстве впрямую связан с развитием естественных и точных наук. Он движим стремлением уравнять искусство и науку в объективности отражения действительности. Искусство, как и наука, должно сообщать точное знание о мире. В его основе должна лежать правда факта. Писать следует только то, что художник сам наблюдал, чему был прямым свидетелем, еще лучше — участником. [...]

«Факты, перенесенные на холст без прикрас, должны красноречиво говорить сами за себя» — вот заветная цель его творческих устремлений. Поэтому художника так привлекает фотография. Она кажется ему надежным средством оставаться на почве факта. Верещагин ценит фотографическую точность изображения, которую воспринимает как нечто аналогичное «доказательности» в естественных науках, и намеренно стремится к тому, чтобы его живопись не проигрывала рядом и в сравнении с фотографией. Так складывается его живописный метод, в своем роде единственный в русском искусстве второй половины ХIХ века, как бы спорящий в правдоподобии и объективности воспроизведения натуры с фотомеханической ее фиксацией.

В то же время «воспроизведение вещей реальным образом» для Верещагина не самоцель. Это необходимое условие реализма, но недостаточное. Верещагин — один из наиболее убежденных поборников «тенденции» в искусстве. Отсутствие в картине идеи, мысли, морали или недостаточно яркая их выраженность грозит, по его суровому приговору, низвести картину «до фешенебельной мебели»: «Каждая моя картина должна что-либо сказать, по крайней мере только для этого я их и пишу». [2]

Василий Верещагин родился 26 октября в Череповце в семье состоятельного помещика. В 9 лет родители определили его в кадетский морской корпус. «Корпус терпеть не мог, — вспоминал художник, — товарищество только выносил, как необходимое зло, но никогда не любил его искренно. Закал, дух и проч. противны до сих пор, как огульное, резкое, ложное».

Еще во время учебы проявилась его способность к живописи — он посещал рисовальную школу, знакомился с художниками. После окончания кадетского корпуса Верещагин на морскую службу не пошел. В 1860 году против воли родителей он поступил в Академию художеств. [...]

Первое большое путешествие Верещагин совершил в 1863 году — на Кавказ. Здесь он останавливался в городе Шуши в Нагорном Карабахе, наблюдал за жизнью местных народов, изучал их обряды и традиции, писал этюды.

В 1864 году Верещагин уехал в Париж и год учился и работал у Жана Леона Жерома — авторитетного живописца-академиста. Потом еще раз съездил на Кавказ. В Академию Верещагин вернулся весной 1866 года и официально завершил обучение. [...]

Первая масштабная выставка Верещагина прошла в Петербурге в 1874 году. Тогда от желающих увидеть картины не было отбоя — залы Министерства внутренних дел едва вмещали всех посетителей. Весь тираж каталогов выставки — 30 тысяч экземпляров — раскупили.

Но высшие государственные чины не одобрили работ Верещагина: незадолго до выставки император подписал указ о всеобщей воинской повинности, и от художника ожидали триумфальных полотен с победными атаками, портретов военачальников с орденами. А Верещагин изображал обратную сторону батальных сцен: нечеловеческий труд, уставших, раненых, погибших людей. Художника обвинили в антипатриотизме и сочувствии к врагу. [3]

В 1876 году Василий Верещагин вернулся в Париж, но уже через несколько месяцев отправился в новый поход на Балканы. Индийская серия увидела свет только спустя четыре года — на выставке в Петербурге. [...] В это время русские войска готовили штурм Плевны, города в северной части Болгарии. Плевну планировали взять 30 августа, к именинам императора Александра II. Однако штурм обернулся крупным поражением. Поле брани с сотнями погибших Верещагин изобразил на полотне с провокационным названием «Царские именины».

Не менее острой оказалась и другая работа живописца — триптих «На Шипке все спокойно». Название художник позаимствовал из донесений русского генерала от пехоты Федора Радецкого. Тот командовал войсками, которые, измученные и в тонких шинелях, замерзали на Шипкинском перевале на Балканах. Герой триптиха — часовой, который гибнет от холода на посту. На первой картине он стоит по колено в снегу, на второй — почти по грудь и согнулся от ветра, а на третьей — на его месте изображен сугроб, из которого выглядывает угол шинели и штык. [2]

В этюдах и рисунках Верещагин фиксирует все, что находит характерным. Его художественные интересы и возможности широки, он выступает как портретист и баталист, архитектурный видописец и пейзажист, жанрист и анималист. «Этот может все», — отозвался о Верещагине Адольф Менцель. Каждый сюжет ставит перед Верещагиным особую живописную задачу: он то передает эффект ослепительного солнечного света, то решает изображение в глубокой тени, то фиксирует впечатление от ансамбля в целом, то подвергает натуру микроскопу своего феноменально острого зрения. [...]

Верещагин вспоминал, что ехал в Туркестан, страстно желая увидеть войну, представляя ее в духе традиционных батальных картин — как эффектное зрелище «с большой пышностью и незначительною опасностью», где «для обстановки» присутствуют «несколько умирающих». То, что он увидел, потрясло его. Людские страдания, жестокость, «варварство», проявляемое с обеих сторон, — все это навсегда врезалось в память, означало абсолютную невозможность оставаться в рамках официальной баталистики.

После Туркестана Верещагин почувствовал себя обязанным сказать правду о войне, «сознательно решился дать другим взглянуть на отвратительные подробности войны, подробности, незнаемые и упускаемые из вида». Все военные картины написаны в Мюнхене, однако мера их конкретности и художественной убедительности такова, что они воспринимаются как непосредственные свидетельства безупречно честного очевидца. [...]

Успех «Туркестанской серии» в России, как уже отмечалось, был громадным. «По моему мнению, это — событие. Это завоевание России, гораздо большее, чем завоевание Кауфмана», — резюмирует общественное мнение Крамской. Необходимость сделать серию общественным достоянием не вызывала сомнений, однако вопрос осложнялся тем, что Верещагин ставил непременным условием приобретение коллекции в ее полном составе. То, что не сделал ни двор, ни государственные учреждения, совершил частный человек — московский собиратель П.М. Третьяков, купивший в 1874 году Туркестанскую серию за девяносто две тысячи рублей серебром и открывший ее для широкой публики сначала в помещении Московского общества любителей художеств, а затем после пристройки новых залов специально для верещагинской серии — у себя в галерее. [2]

Автор: Алексей Александрович Морозов

1) «Всё же надо признать, что мировую славу принесли отцу главным образом его батальные картины, носящие резко антимилитаристический характер, проявившийся в выборе и трактовке военных сюжетов. В этих картинах выявлялись кровавые ужасы войны, страдания и геройство солдат. Воздействие картин на зрителей было столь сильно, что вызывало озлобленность и опасения у всех милитаристов как в России, так и за границей.

Известно, например, что фельдмаршал Мольтке, побывав на выставке картин Верещагина в Берлине в 1882 году, отдал приказ, воспрещающий чинам германской армии посещать эту выставку. Такое же запрещение было отдано австрийским военным министром, отклонившим предложение Верещагина предоставить чинам гарнизона бесплатный доступ на выставку картин в Вене в 1881 году».

Этот и еще 72 материала VIKENT.RU по теме Власти как Внешние обстоятельства

2) Видео: #начальство — НОВЫЕ #креаторы ?

3) Видео: МЕТОДИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ от 300 ЭВРИСТИК по И.Л. Викентьеву

#vikent_ru #верещагин #великиеличности #великиелюди #творческиелюди #творческиеличности #деньрождения #художник