Принцип "вдох-выдох": как полюбить жизнь

Нередко нас окружают такие проблемы, истинную суть которых мы не можем понять, тогда мы склонны прибегать к мистификации и мифологизации. И вот уже невнятная глухая боль оборачивается действием злого духа, плохой кармой, энергетическими или торсионными полями и прочими сущностями, которые изначально существуют как суррогат для настоящих причин падения человеческого духа.

Но в чём кроется корень всех этих зол? Того, что невзначай можно назвать депрессией (ведь её стало в нашем времени чересчур просто использовать как затычку в любой бочке), всех несчастий и скитаний – единственный злой дух здесь - это, разумеется, тот же человек сам для себя. Поступим также, как поступает всякий художник, который, впав в творческий кризис, охотно слушает советы друзей и знакомых – абстрагируемся и вернёмся к чему-то более простому и понятному. Например, к змее.

Змея – это обычная рептилия, которая, в отличие от Homo Sapiens, лишена признаков сознания. Никакая змея, будь то кобра или питон, не способна осознать себя, она не может отделить себя от остального мира и более того, даже не может помыслить об этом. Помыслить она не может, откровенно говоря, ни о чём, поскольку само мышление есть артефакт высшей психической деятельности, которая появляется только при наличии достаточно сложной биологической нейросети внутри организма, которая, разумеется, отсутствует у всякой рептилии.

Змеи не живут на прошлым, ни будущим, для них незнакомы эти понятия. Их нервная система приспособлена лишь для того, чтобы взаимодействовать с настоящим, что означает, что для змеи нет прошлого и будущего, она принимает любые решения исключительно относительно настоящего, и даже само выражение «принимает решение» здесь может рассматриваться как художественное приукрашивание, потому что эта функция, выполненная осознанно, предполагает-таки наличие сознания.

Рептилии действуют исключительно на внутренних древних инстинктах, которые не требуют для своего действия ни размышлений, ни эмоций. Когда рептилия видит угрозу, например хищника, она начинает уползать, если она видит какую-нибудь мышку, то она бросается и ест мышку. Жизнь змеи примитивна настолько, насколько это возможно у животных – ешь, спи, выживай. Если змея хочет спать – она засыпает, если голодная – ищет еду, если ей жарко – она уползает в тень, если холодно – выползает на солнце. Иными словами, для змеи есть лишь раздражители и реакции, появляется раздражитель – возникает реакция на него – простейший механизм.

Поэтому если бы змея могла послушать речи о депрессиях от людей, она бы не поняла, о чём идёт речь. На какой раздражитель реакцией является печаль, грусть, ведь эти состояния для неё кажутся бесполезными с точки зрения выживания – еду это найти не поможет, да и хищника вряд ли разжалобит.

Так чем же люди отличаются от змей? Я помню, как проходил тест, в котором необходимо было по описанию некого типа живых существ понять, есть ли у этих существ то, что можно назвать «цивилизацией». Описание последней карточки восстановлю по памяти:

«Этот тип существ очень сильно продвинулся технически. Эти живые существа развили воображение и абстрактное мышление настолько, что потеряли прямой контакт с окружающей реальностью, вся их психическая деятельность более не направлена на мир вокруг, а лишь на символы и знаки, которые означают материальные объекты. Эти существа живут в мире символьных структур, обращаются символами к знакам, исключив как посредник настоящий мир и используя знаковые системы для описания всего вокруг».

Многим тогда показалось, что карточка взята из фантастического рассказа и повествует о цифровой цивилизации, пиксельных человечках внутри электронных приборов или подобных. Но на самом деле речь шла про человечество.

Под символьными структурами подразумевается не только устный и письменный языки, но и эмоции, жесты, картинки, даже определённый внешний вид – мы окружили себя различными знаками, чтобы они говорили другим всё за нас и говорили нам всё о других вместо других. Человек тонет во всей этой тьме значений, переплетающихся друг с другом, всё наше мышление обращено не на сами предметы, а на образы, которые они символизируют.

Понятно, что всё это лоскутное одеяло знаков мы сшили для самих себя за счёт нашего сознания, которое породило абстрактное мышление, которое с свою очередь и позволяет воспринимать знаки.

Мы осознаём своё Я, отделяем себя от остального мира в целом, мы конструируем этот образ, в то же время изучая своё Я априорно, то есть через самоанализ и аналитическое мышление и апостериорно через свои поступки, решения, через возникающие реакции.

Наша жизнь на порядки более сложная, чем жизнь рептилий. Нагромождение всех социальных обязанностей, масс-культуры, продуктов потребления, людей вокруг с собственными мыслями, ощущение требований к себе, разные социальные игры, в которых мы обязаны отыгрывать свои роли – всё это оказывает колоссальное давление на человека. И, очевидно, змей всё это горе от ума обходит стороной. Вот чем мы от них отличаемся. Наше сознание открывает новый мир с совершенно иными проблемами и иным необходимым паттерном поведения, в разы более комплексным и хитросплетённым, чем у рептилий.

Для нас уже давно помимо раздражителей и реакций существует целый мир высоких материй. Мы, в отличие от змей, можем анализировать прошлое, планировать в будущее. Но все эти возможности сказываются в специфических для людей проблемах – прошлое тяготит неудачными решениями, ненастьями, будущее тревожит, вселяет неуверенность и страх.

Все эти чувства накладываются друг на друга, вызывая состояние, напоминающее звон в ушах: столько всего и сразу сваливается на обычного человека. Но повторюсь, с точки зрения животного все эти проблемы – ничто, они существуют только у нас в голове и не выходят за границы нашей черепной коробки.

Во всем потоке событий, мыслей и чувств человек стремится ухватиться за что-то крепкое, надёжное, чтобы обрести опору под ногами, почувствовать себя в безопасности. И это ощущение ему даёт всё, что мы называем неизменным. Неизменность – очень важная характеристика для вещи, действий и местностей. Определяется неизменность постоянством во времени. Для нас особо ценны эти вещи, поскольку через них мы и получаем ощущение комфорта и покоя.

Родной дом, вещи из детства, старые улочки и магазины, пейзажи природы – всё то, что время перестраивает в меньшей степени, чем всё остальное. Внутри у каждого живёт интенция к сохранению, к консервации времени и его артефактов.

Однако, сколько бы мы не пытались замуровать во льду всё то, что нам знакомо и привычно, время идёт неумолимым маршем, затаптывая все эти вещи своими огромными ногами, искажая их вид и их суть. И мы, уподобляясь не столько змеям, сколько вообще всему живому, приспосабливаемся к переменам.

Ни один материальный объект окружающего мира не может избежать этого превращения – вещи изнашиваются и ломаются, дома сносят и строят новые, люди приходят и уходят. С другой стороны перемены представляют собой крылья жизни, которые смахивают всё старое и залежавшееся, дают всему новое дыхание, воскрешают то, что должно жить и убивают всё, что должно умереть. Новое есть синоним прогресса и противоположность старого, по сему другая часть наша стремится ко всему новому, причём временами сильнее, чем следует.

Когда человек нуждается в перемене, то жизнь, полная заскорузлой стагнации, кажется ему бесконечным мучением, всё вокруг теряет свои краски, становится блеклым и безвкусным, наполняет дух апатией, время начинает тянуться, будучи разлитым, как бензиновая лужа, и медленно высыхает на солнце.

Таким образом, на радость Гегелю, мы обнаруживаем в человеке два противоборствующих стремления: интенция к постоянству и интенция к переменчивости. И по известному диалектическому закону две противоположности в своей борьбе внутри нашего ума приходят в единение.

Многие запинки возникают из-за непонимания сущности этого единения. Обывателю кажется, что всё складывается явно не в его пользу: когда всё вокруг неизменно, постоянно, то в наш дом стучится старая знакомая скука, которая, не успев войти, начинает придавливать ко дну так, что всякое желание жить и действовать отпадает.

А как только жизнь начинает насыщаться переменами, идущими одна за другой, всё вокруг по-весеннему обновляется и воскресши заново начинает расти и извиваться, то тогда к нам приходит какая-то тревога и неуверенность, как если бы нас поставили на канат, перетянутый между двумя горными вершинами – и мы более не чувствует твёрдой почвы под ногами.

Но и здесь мы не останавливаемся. Потому что мы идём сверх перемен: происходит возвращение к былому, когда мы оставляем всё новопринятое в стороне и вновь переходим, меняем быт, но меняем на тот, который нам знаком и который нами уже изучен.

Сверх возвращения мы принимаемся за возвращение к возвращению, то есть возвращение к процессу, таким образом происходит изменение изменения и мы совершенно теряем грань между тем, что знакомо и что незнакомо, что есть перемена, которой теперь стала стагнация как новый, доселе неизвестный способ проводить время, а постоянством становятся бесконечные перемены, внутри которых мы неизбежно находимся.

Всё это можно расценивать как замешательство. Человек ныне часто не может выбрать между постоянством и сменой, не понимает, как избежать того и другого, как вырваться из этого порочного круга. Однако понятно одно – этот круг чертит он сам, его на самом деле не существует.

Постоянство, вечность, колоссальность в нас едины с бесконечным становлением, переменами, разрушением и созиданием, это воплощено в поразительно простой сущности. Ключ к ней открывает концепция или скорее аналогия, которую высказал актёр Владимир Епифанцев.

Вся дихотомия перемен и постоянства не существует, а на самом деле это две отдельных стези, которые бесконечно сменяют друг друга. Сама же единая сущность заключена с смене двух этих ипостасей.

Всё показано наглядно у Епифанцева в аналогии с дыханием: дыхание включает в себя вдох и выдох, суть дыхания в переключении между вдохом и выдохом. Оба элемента необходимы и не взаимозаменяемы. Это не просто невозможно, но ещё и глупо пытаться только вдыхать или только выдыхать, эти процессы должны выстраиваться в бесконечный гармоничный сменяющийся ряд.

Сначала вдох, как только появляется ощущение, что вдох подошёл к концу, воздух нужно выпустить, начинается выдох, воздух закончился – пора вдохнуть. Это и есть ключ ко всем непонятным давящим состояниям – вы находитесь на границе вдоха и выдоха, пора меняться, как только ваша новая жизнь приносит вам прежнее ощущение, значит пора снова выдыхать или вдыхать.

Всё это отсылает к китайскому символу «инь-ян», где каплевидная форма тёмной и светлой половины демонстрирует сменяемость, то есть две части одного не просто сосуществуют, они постоянно должны находиться в движении, приходить на место друг друга и уступать место друг другу.

Перемены сами по себе не плохи, но если от них тошнит, значит вы вдохнули их достаточно, теперь пора выдыхать, оставить всё, как есть, сбавить обороты и на время стать созерцающим мудрецом у берега прозрачного озера, но когда такое медленное течение жизни засядет в печёнках, то знайте – выдохнут весь воздух, время вновь вдохнуть.

Жизнь - это дыхание, смена смены, изменение неизменного. Как видите, никакой мистики, только гибкость ума, вечное возвращение и понимание сути единения. Вся тоска всегда исходит только из непонимания, причём чаще всего из-за непонимания механизма «вдох-выдох».

Внутри него заложена простейшая идея цикличности, как и во всём, что нас окружает: день сменяет ночь, осень сменяет лето, а потом её сменяет зима, после весна и вновь лето, вера сменяется безверием, которая потом вновь меняется на веру, минус меняется на плюс, история движется циклично. Точно так же, в вечной гармонии пребывает и жизнь, где все процессы находятся в становлении: сон и бодрость, голод и сытость, тоска и энтузиазм. Впрочем, этого достаточно.