Без вторых дублей: Леонид Пашковский о формате YouTube-канала «Хочу домой» и документалистике

«Хочу домой» — документальная программа, которая может вдохновить, напугать, мотивировать и открыть неизвестное о ��амых опасных местах нашей планеты, в которые вы не решитесь отправиться.

Это не волшебные сказки, а другие незнакомые грани реальности. И больше всего поражает то, что всю работу над впечатляющими роликами проделывает один человек. Как ему это удаётся, рассказал наш партнёр, автор YouTube-канала «Хочу домой» Леонид Пашковский.

Музыкант, актёр, рекламщик. Лучший travel-блогер 2018 года по версии читателей журнала National Geographic Traveler. На канал Леонида «Хочу домой» подписано более 289 тысяч человек. Видео о сексе, роме и домашних вечеринках на Кубе набрало почти 7 миллионов просмотров.

«Хочу домой» — программа о путешествиях на тёмную сторону Земли: туда, где страшно, опасно, плохо и неуютно. Но там тоже живут люди. Это документальный сериал о том, как им это удаётся: интервью с местными, жизнь наизнанку и без мыла в душу. Реальность без макияжа и вторых дублей, жизнь, от которой сосёт под ложечкой.

Перед съёмкой первого сезона я очень долго думал над форматом, рассматривал разные варианты, но ни к чему конкретному не пришёл. Уже в процессе формат документалистики выкристаллизовался сам собой. И получилось именно так, как я это внутренне ощущал. Осознанно я никаких приёмов точно не использовал, неосознанно — да. Первые выпуски получились в жанре роуд-муви, но это было ещё не совсем то, к чему я стремился. Поэтому я до сих пор экспериментирую.

Роуд-муви — фильм-путешествие, герои которого находятся в дороге в поисках себя и своего места в мире. Его родиной можно считать США, поскольку американская культура пронизана философией путешествия. Благодаря роману Джека Керуака «На дороге», опубликованному в 1950-х годах, жанр дорожного кино начал обретать своё лицо, а окончательно оформился в шестидесятые.

Программа «Хочу домой» не может трансформироваться в полноценное документальное кино. Я человек-спринтер и не могу представить себе, как люди работают над проектом пять лет, например. И это только продакшн. Ты пять лет снимал, монтировал, а потом ещё пять лет ездишь с фильмом по фестивалям — и его никто не видит.

И вот эта бездна между началом и результатом работы настолько гигантская, что я бы повесился, если бы столько ждал. Если я не вижу результат, то зачем мне это надо? Теряется интерес. Я никогда не буду снимать полный метр в классическом формате, потому что не могу так жить.

У меня нет сформулированных принципов, которыми я руководствуюсь в работе. Я даже собаку съем и сниму, как её приготовили, но, скорее всего, не буду это публиковать. Очень мало людей понимает, что это тоже часть нашей реальности. Но не та, к которой они привыкли и которую готовы принимать.

Однако это реальность, в которой тоже живут люди, и она существует. В современном мире гипервежливости, страхе кого-то обидеть появляется ненужная самоцензура, которая абсолютно противна мне самому. Но ты должен с этим считаться, чтобы не потерять зрителя. Хотя, наверное, зря. Нужно избавляться от самоцензуры максимально.

Я не беру на себе миссию изменить мировоззрение людей или чему-то их научить. Я просто удовлетворяю собственное любопытство и понимаю, что есть какое-то количество людей, которые тоже любопытны. Им интересно узнать разные грани реальности. Это так классно совпало: моя работа — это то, что мне нравится делать. Пока так, чудесно, но я не буду заниматься этим всю жизнь.

Некоторые работы мне нравятся больше других из-за самой истории, например, растаманы. Хотя это скучнейшая серия: ничего не происходит, они долго и вяло говорят. Меня тема очень поразила. А Гаити — невероятно страшный мир, где у меня были крутые приключения. И это снова про историю и содержание. Я в первую очередь оцениваю этой категорией.

Лучше всего сделан первый сезон, потому что у меня было время его отшлифовать. Я всё смонтировал, а через два месяца вернулся и всё перемонтировал. Очень запаривался над деталями, ведь не было никаких дедлайнов и обязательств. Мне было в кайф работать. Но сейчас такой возможности нет, поэтому качество страдает, конечно.

Во время съёмок я чувствую себя как на работе: ничего человеческого не остаётся. Думаешь только о том, что тебе нужно снять материал. И каждого человека, героя, оцениваешь с точки зрения полезности. Если он не говорит по-английски, не может ничего рассказать и показать, я с ним разговариваю, но стараюсь побыстрее свинтить — чисто утилитарный подход.

Подходить к незнакомцам почти никогда не страшно, потому что ты об этом даже не думаешь. У тебя есть камера и определённая задача. Камера в твоих руках расставляет роли, и ты думаешь другими категориями. Если нужно было бы просто подойти к незнакомцу и завязать разговор, это другое дело. Я тогда стесняюсь, мнусь. Камера очень помогает: ты перестаёшь быть самим собой.

Канал катастрофически тяжело продвигать. Это борьба с ветряными мельницами. Ты пытаешься изворачиваться различными способами, но не всегда понятно, что действительно работает. Сделал один раз — сработало, повторил приём — уже не сработало. Это как попасть пальцем в небо.

Продвижение — сложный процесс, когда ты находишься в полном неведении. Остаётся только пробовать все доступные способы. Прошлый сезон взлетел только за счёт одного ролика — про секс на Кубе. Если бы не эта серия, то я бы третий даже не снимал.

YouTube очень перенасыщен контентом. Платформа превратилась в настолько конкурентную среду, что уже не важно, какая там драматургия у твоих роликов, значение имеет только продвижение. Это на первом месте, на втором и на третьем, а всё остальное ушло на задний план.

В третьем сезоне в каждой серии ищу новый формат, правильный баланс: сколько нужно себя показывать в ролике и в каком виде, чтобы это нормально коррелировало с сюжетом? Здесь сложность скорее сценарная и драматургическая части. Я осознанно экспериментирую, чтобы посмотреть, что «зайдёт».

Мне не хочется делать историю про себя, пусть даже какие-то прикольные опыты над собой провожу. Для этого нужно быть невероятно интересным человеком и слишком себя любить, а я не хочу бесконечно торговать своим лицом — кроме меня есть тысяча крутых тем.

Саундтреки к сериям — это всегда местная музыка. И мне часто удаётся откопать какой-то бриллиант. Но вот с роликами про Азию страдаю по двум причинам. Во-первых, я перестал использовать музыку с правами, потому что начал терять деньги. Раньше я не беспокоился об этом, но когда показатели начали расти, понял, что зря. Теперь я ищу музыку без прав — круг сужается. Откапывать какие-то бриллианты стало сложно.

Монетизировать видеоролик можно только в том случае, если у тебя есть права на коммерческое использование всех его видео- и аудиоэлементов. Это относится как к материалам других правообладателей, так и к твоему оригинальному контенту.

Во-вторых, в Азии вообще музыки нормальной нет — только полная калька с Запада. Это либо абсолютно идентичная, либо не перевариваемая местная. Из-за этого в роликах стало меньше музыки, и начало теряться их особое свойство.

В документалистике важнее словить момент. Некогда настраивать камеру, когда нужно заснять первую реакцию человека. Что-то начало происходить внезапно — надо успеть включиться, и всё. Какой свет, какая диафрагма? Важно содержание. А уже в процессе съёмки я стараюсь «подшаманить», чтобы картинка выглядела поприятнее.

Первые сезоны я снимал на хэндикам Panasonic VX980. Это простая, лёгкая и удобная камера, которая моментально включается и держит картинку в фокусе. Она отлично пишет звук, работает от power bank: в ней нет никаких минусов.

В третьем сезоне я использовал беззеркалку Lumix GH5 — заточенная под видео камера. И с ней были проблемы, потому что для каждого кадра нужны свои настройки. И ещё один недостаток: она выглядит очень внушительно. Когда люди видят, что у тебя не туристическая камера, а профессиональная, они начинают тебя по-другому воспринимать: ты не турист, а что-то разнюхиваешь.

Так сложнее находить контакт. С одной стороны, картинка получилась крутая, сочная, но пропал флёр гонзо. А хэндикам Panasonic давал репортажный эффект, как в фильме «Горько», что добавляло плюсиков. Поэтому подумываю вернуться к этой камере.

Гонзо — это про честность. Съёмка ведётся от первого лица, а сам репортёр становится участником событий, используя свой личный опыт и открыто реагируя на происходящие события.